Информационный спецназ

Роскомнадзор много лет проявляет правовой нигилизм, для него никогда не было проблемой потребовать чего-то, что законом не установлено. Он действует в фарватере желания Кремля, как информационный спецназ. Более медленные институты, такие, как правительство, Госдума, Минсвязи, ответственные за нормотворчество, постепенно его догоняют и приводят законодательство в такое состояние, чтобы требования Роскомнадзора начинали ему соответствовать.

Вчерашнее распоряжение вступает в противоречие с законом о СМИ и нормативными актами более высокого уровня. Статья 29 Конституции России устанавливает, что «Каждому гарантируется свобода мысли и слова… Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них… Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом… Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается». Каждое слово в этой статье имеет высшую юридическую силу, как относительно недавно постановил Конституционный суд — даже более высокую, чем международные конвенции, например, Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод, статья 10 которой устанавливает примерно то же.

Статья 4 закона о СМИ определяет цензуру достаточно чётко: как «требование… государственных органов… предварительно согласовывать сообщения и материалы… а равно наложение запрета на распространение сообщений и материалов, их отдельных частей, — не допускается». Следовательно, если государственный орган говорит СМИ, что информацию из каких-то источников можно публиковать, а использовать остальные источники заведомо не разрешает, он осуществляет цензуру в той форме, в которой она определена законом о СМИ и запрещена Конституцией.

Если бы власти России объявили военное положение, отдельные изъятия из этого запрета допускались бы. Но пока войны «нет», а есть некая «специальная военная операция», что не позволяет Кремлю честно объявить цензуру временно допустимой.

Роскомнадзор ссылается на то, что все остальное может быть расценено как фейкньюс. Статья 207 УК, которая как раз и предусматривает наказание за фейкньюс, говорит, что ими может считаться только «распространение заведомо ложной информации». Если журналисты пусть даже и заблуждаются, и публикуют недостоверную информацию, но делают это не умышленно, а добросовестно, веря, что говорят правду, — это не может быть названо распространением фейкньюс. Особенно, если журналист делает оговорку, что достоверность этой информации пока окончательно не подтверждена.

Статья 47 Закона о СМИ разрешает журналисту проверять достоверность сообщаемой ему (в том числе, официальными источниками) информации, а статья 49 этого закона обязывает проводить проверку перед распространением информации. Поэтому по букве закона нести ответственность должен тот журналист, который врёт в соответствии с официальными источниками, а не говорит правду вопреки им. Таким образом, правонарушение совершают не те СМИ, которые используют все доступные им источники, а именно Роскомнадзор, который пытается это запретить. Теоретически, прокуратура может поддержать в суде такую конструкцию: украинские медиа распространяют фейкньюс, а российский журналист, который их цитирует, является соучастником (пособником).

Но даже при том, что перекошенное в сторону интересов государства российское правосудие опирается на плохо сформулированные законы, оно в последние годы часто прекращало неправомерно возбуждённые дела по фейкньюс. В начале пандемии наблюдался резкий рост количества этих дел, а потом, постепенно, шла выработка правоохранительной системой стандартов, в рамках которых уж совсем бредовые дела прекращались. И в этом смысле, если мы работаем с информацией в соответствии с нормами профессиональной журналистской этики, то не по законам военного времени осудить за фейкньюс ни журналиста, не СМИ невозможно.

А военное положение сегодня вроде бы в Украине введено, а не в России.

На практике я не поручусь за то, что распоряжение Роскомнадзора будет выполняться. Вчерашний день меня скорее поразил с точки зрения информационной свободы — и «Эхо», и «Дождь» (признан Минюстом иностранным агентом), и другие порталы были доступны во всех средах распространения — и через сайты, и в YouTube, и их мобильные приложения работали хорошо. Я, честно говоря, был уверен, что мы столкнёмся с казахстанскими сценариями, когда нам обрубят информацию и отключат интернет. Нужно отдать правительству должное за то, что оно на это не пошло.

Разумеется, не стоит во всем винить Роскомнадзор. Он не решает, возбуждать ли уголовные дела. Этим занимаются правоохранительные органы. А Роскомнадзор, наоборот, пытается выглядеть такой белой овечкой, которая говорит: «Мы не принимаем никаких решений, а только получаем от генпрокурора и других силовых ведомств указания, кого нужно заблокировать. И в этом смысле мы исполнители, а не судьи». При этом они умудрились только в этом году заблокировать десятки тысяч материалов. Машина работает.

Если говорить об ее эволюции, то сначала Роскомнадзор требовал что-то удалить или что-то восстановить безосновательно. Сейчас законодательно создана под это основа. До 2012 года в законе об информации была безобидная статья 15 на треть странички текста про «использование информационно-телекоммуникационных сетей». Но она стала разрастаться, когда потребовался инструментарий для блокировок и удаления информации из интернета, регулирования контента сайтов, соцсетей, мессенджеров, онлайн кинотеатров и всех остальных влиятельных «новых медиа», не подпадающих под определение традиционных «СМИ». Сейчас она превратилась в фактически отдельный закон — 13 трудночитаемых статей примерно на 30-40 страниц убористого текста, целиком посвящённого контролю над новыми медиа и процедуре удаления «запрещённого» контента.

Кроме того, в КоАП внесли поправки, в соответствии с которыми за неудаление (несвоевременное, неполное удаление и т. д.) информации в этом году, к примеру, на Meta и Google Роскомнадзор наложил штрафов на несколько миллиардов рублей (а мог бы — и на несколько триллионов).

Таким образом, власть пытается заставить независимые ресурсы удалять вредную для себя информацию. Одновременно она очень болезненно относится к случаям, когда частные компании, следуя своим стандартам (этическим критериям, пользовательским соглашениям, правилам сообщества и т. д.) удаляют провластные публикации и паблики.

Для борьбы с этим в конце 2020 года были приняты поправки в другой закон — о запрете усыновления российских сирот. В соответствии с ними можно замедлять и блокировать те ресурсы, которые устанавливают «ограничения, нарушающие право граждан Российской Федерации свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом». В логике этих поправок на Google был наложен судебный штраф (астрент), размером опять же несколько миллиардов (а в перспективе — и триллионов) рублей, если тот не восстановит YouTube-канал телекомпании «Царьград», который был удалён Google в связи с тем, что его основной акционер попал под американские санкции, которым Google обязан подчиняться.

Но даже с такими законами, дающими Роскомнадзору огромную власть «наводить порядок» в интернете, сейчас он выходит за рамки своей компетенции, когда начинает толковать, какие источники вправе использовать российские журналисты.

Если действительно пойдет массовая блокировка публикаций о военных действиях в Украине, не даст ли это, наоборот, повод «другой стороне» говорить о том, что силовое давление растёт и внутри самой России? Не высечет ли система сама себя?

Учитывая то, что правительство сделало за границами России я бы сказал, что внутри этих границ пока всё очень неплохо. Испытав шок от наших внешних действий, я боюсь себе представить, что может быть сделано внутри. А вот «снаружи» мы уже вряд ли сможем кого-то удивить, если только не будет массовых сожжений людей на Красной площади. Мы достигли достаточного уровня шокирования, и в ближайшие месяцы можем шокировать только своих граждан и только тех из них, кто воспринимает Кремль как свое правительство.

Конечно, вряд ли речь зайдёт репрессиях миллионов людей. Но, например, YouTube по ощущениям обречён. Потому что Кремлю нет смысла вливать десятки миллиардов долларов в Останкино, если десятки миллионов россиян мгновенно получают практически неподцензурные новости из альтернативного Останкино — бесчисленного количества YouTube-каналов, включая откровенно оппозиционные.

Скорее всего, будет отдушина в виде VPN. С их помощью мы будем слушать новости, как когда-то слушали «вражьи голоса», пробивающиеся в эфире сквозь радиоглушилки. Но и VPN могут работать нестабильно, по той причине, что очень большие деньги потрачены на закупку оборудования DPI (глубокой инспекции пакетов информации, передаваемой через интернет-провайдеров). «Ростелеком» и некоторые крупные операторы связи уже много месяцев довольно успешно замедляют Twitter. Боюсь, что они смогут, в том числе, бороться с VPN. На нормативном уровне всё для этого приготовлено.

Могут ли западные санкции иметь последствия для российских СМИ? Тотальное противодействие в Европе и США российской пропаганде — возможно, но маловероятно. Оно противоречило бы принципам свободы слова на Западе. Уверен, что Запад не будет в рамках санкций отключать Россию от сервисов Google, Meta, других телекоммуникационных или медийных услуг. Наоборот, если бы у Запада была возможность, он бы продолжал помогать развиваться независимым российским СМИ, как это было в 90-е годы. Но сейчас такую помощь российские независимые медиа вряд ли примут. Их практически не осталось. Единицы «недобитков» подвергаются штрафам, уголовному преследованию и другим юридическим рискам, которые делают их деятельность почти невозможной. Признание «СМИ-иноагентом» вынуждает в буквальном смысле становиться иностранцем — уезжать из страны, чтобы не платить бесконечные штрафы или не сесть за решётку.

Кремль последние два десятка лет планомерно делал так, чтобы медиа перестали быть бизнесом, в который приходит капитал для получения прибыли; чтобы занятие медиа оказалось невозможным в силу неприемлемых для бизнеса политических и правовых рисков. Одновременно он душил конкуренцию между независимыми негосударственными СМИ, дотируя в чудовищных объёмах государственные и полугосударственные СМИ на всех уровнях, помогая им поглотить остатки сокращающегося рекламного рынка. На областном и районном уровне то же самое делают мэры и губернаторы. Независимых, системных СМИ не осталось, они сохранились как недоразумения и живут в резервациях.