Минус 140 миллиардов рублей в год

Татьяна
Клячко
доктор экономических наук

Получается, мы признаем, что все эти годы плохо готовили специалистов

Когда Россия в 2003 году присоединилась к Болонской системе, она сохранила специалитет, ту самую пятилетнюю подготовку, которую сейчас предлагается восстановить. Медицинские специальности — традиционная подготовка по шестилетней программе, сложные инженерно-технические специальности тоже подразумевают специалитет. Примерно 25% абитуриентов поступают на программы пятилетней подготовки. Есть и так называемая интегрированная магистратура, когда студент по инженерным специальностям учится 6 лет (а в СССР учились максимум 5 с половиной).

Что плохого

Возникает вопрос: что в этой системе не устраивает тех, кто про неё говорит? То, что она европейская и надо от неё отказаться, поскольку европейцы, скажем так, не хотят с нами общаться? Но ведь есть важное для России азиатское направление: Болонская система принята в Казахстане, в Узбекистане, в Китае, в Индии, далее по списку. Если нас не устраивают европейцы, то с азиатскими странами мы хотим продолжать контактировать в плане высшего образования? Или мы рискуем этими связями?

Ведь при выходе из Болонской системы молодежь из Азии может просто перестать приезжать к нам учиться! Система высшего образования оценивается достаточно гибко, там есть приравненные уровни подготовки. Но молодёжь не будет разбираться в тонкостях, ей важно получить диплом, который признаётся не только в Европе, но и на большей части мирового пространства. Россия признает дипломы определенных стран, например Казахстана, Узбекистана, большинства европейских стран, а они признают наши. В случае отказа от Болонской системы мы рискуем лишится иностранных студентов, поскольку они хотят иметь дипломы, которые будут признаваться в мире. Мы рискуем Казахстаном, Китаем, странами Азии, Африки и Латинской Америки. Это те, кто у нас учится. И мы боролись последние годы за увеличение их численности в наших вузах. И во многом преуспели.

А теперь рискуем и рискуем, в том числе, экономически, потому что до последнего времени мы где-то 130–140 млрд рублей в год получали от иностранных студентов — это лишь за оплату их проживания, питания и других услуг в России, не считая оплаты обучения. Для многих регионов, где учились иностранные студенты, это было вполне значимо. Иностранные студенты постепенно получали у нас право на работу, и для страны, у которой не хватает молодёжи — а у нас есть такая демографическая проблема — привлечение квалифицированных молодых кадров было вполне кстати, тем более что уже разрешается работать по студенческой визе.Еще недавно в нацпроекте «Образование» заложено, что не менее 5% иностранцев — выпускников российских вузов следует «пристраивать» здесь на работу. Для ребят из Казахстана, например, это важно. Китайцы или индусы, конечно, предпочитают возвращаться на родину. Но специалисты, которых готовят в российских вузах, могут работать в том же Китае или Индии, на предприятиях, которые там создают российские бизнесмены или в фирмах, которые сотрудничают с Россией, то есть, становиться мостиком в отношениях с другой страной. Привлечение иностранных студентов всегда рассматривалось как мягкая сила. Этот момент важен для нашего позиционирования в мире, для продвижения русского языка, русской культуры, которая сейчас находится под ударом.

Что хорошего

А что мы выигрываем в случае отказа от Болонской системы? Не совсем понятно. Звучат слова, например, что мы по-другому будем готовить учителей, что разделение на бакалавриат и магистратуру — это плохо, и поэтому следует готовить учителей по пятилетней программе, чтобы был «учитель по предмету». Получается, либо мы признаём, что все эти годы плохо готовили учителей, либо — что готовили их нормально. Если готовили нормально, зачем менять эту практику? А если готовили плохо — неужели из-за того, что года не хватало?

Прежде чем что-то делать, надо разобраться в том, для чего это нужно. Зачем требуется что-то на что-то менять? В случае учителей и те, кто готовился 5 лет еще в СССР, продолжают работать вместе с теми, кто готовится 4 года бакалавиата или 6 лет магистратуры. Перейдем повсеместно на пятилетку и будем готовить кадры, как в доброе советское время, но ведь все ранее подготовленные продолжат учить детей. Или запретим им работать в школе? Как-то странно все это выглядит.

При переходе на сплошной специалитет есть риск, что мы потеряем в гибкости программ и адаптации выпускников к быстро меняющимся рынку труда.

Сейчас, например, студент четыре года изучает экономику как бакалавр, затем — 2 года психологию, из него получается некий синтетический специалист по экономике или сильный управленец с психологическим и экономическим образованием. Для молодёжи это — преимущество, если быстро меняется рынок труда. Если от этого отказаться, подстройка под рынок труда станет значительно более трудной, менее эффективной. Придется разворачивать большую систему дополнительной профессиональной подготовки и переподготовки. Это всё требует времени, денег, программ.

И снова возникает вопрос: зачем? Или теперь российский рынок труда будет меняться медленнее? Мы будем жить как жили с одной записью в трудовой книжке — устроился на работу в 20 лет и в 65 ушёл на пенсию? Тогда не снизить ли пенсионный возраст обратно мужчинам до 60, а женщинам до 55? Что мы хотим получить в конечном итоге? Мы действительно прогнозируем, что будут очень медленные изменения на рынке труда и экономика не будет серьезно и быстро меняться? Но ведь при структурной трансформации, о которой говорит Набиуллина, нас ждут большие перемены.

Когда вы готовите кадры, вы проектируется будущее экономики. Сейчас, по всей видимости, придётся достаточно быстро приспосабливаться к ситуации, искать новые пути в экономике, а не делать ее ригидной.

Министр, видимо, подумал, что теперь всё будет медленно меняться, и пришел к выводу, что поэтому нам нужны другая система образования. Можно, конечно, опять переходить на кнопочные телефоны. Возникает только вопрос — зачем? А если министр ошибается и всё будет меняться достаточно быстро?

Можно и подождать

Имеет смысл ещё немножко погодить и увидеть хотя бы контуры будущей системы — не образования, а экономики. Понять, какой она будет, на что ориентироваться, какие потребуются кадры. Если мы начнём строить заводы, которые будут гвозди производить — это одна экономика, и тогда нам нужны совершенно другие кадры по сравнению с теми, которые мы готовили. Если мы встраиваемся хотя бы в региональные цепочки добавленной стоимости, это будет достаточно быстро меняющаяся экономика, и к ней нужно приспосабливаться быстро. Кроме того, если мы хотим развивать свою экономику, а не смотреть, так сказать, с удивлением, как она будет меняться, то нам нужны кадры для современной науки, нужны маркетологи, которые понимают, как строить рынки. Поголовный специалитет вряд ли будет этому способствовать.

Сейчас студенты имеют право выбора разнообразных дополнительных курсов, идет индивидуализация образовательных программ. Для государства это дорого. Возможно, министр под видом отмены Болонской системы хочет сэкономить: вернуться к простой, не сильно гибкой и более дешевой системе высшего образования?

В новостях пишут, что будут выпускать Lada Granta без электроники, лишенной АБС, ESP, подушек безопасности и со сниженным до Евро-2 экологическим классом. При резком и необдуманном переходе на «национальные рельсы» та же участь может ожидать и нашу систему высшего образования.

Татьяна
Клячко

доктор экономических наук, директор Центра экономики непрерывного образования РАНХиГС