Сталинизм — одно из наиболее масштабных и страшных своей загадочностью явлений ХХ века. Не будет преувеличением сказать, что ушедший век, взятый в целом, не может быть понят и «передан» веку ХХI, пока не будет раскрыта тайна сталинизма.
Когда советская система, не будучи разрушенной до конца, стала что-то делать, спасая себя, она – силой заложенных в ней ограничений! – выбрала наихудший вариант. Она и не могла выбрать лучшего варианта, поскольку она остаточная сталинская система. В ней нет интеллектуального задела, чтобы, перебрав варианты, выбрать оптимальный с учетом разнообразия и несводимости России к общему знаменателю. Система выбрала самый плохой вариант или один из самых плохих.
О Сталине и сталинизме изданы горы книг, написано множество статей. Тема уже несколько десятилетий — одна из самых востребованных в современном мировом дискурсе. Под знаком становления, последовавшей за тем череды свершений, а потом одряхления и распада сталинской системы в разнообразных национально-государственных вариантах прошел почти весь прошлый век. А затем, когда казалось, что посвященные ей страницы окончательно перевернуты, в новом веке она показала поразительную способность выживать и возрождаться в новых исторических условиях, встраиваться в разные общества.
Крушение тоталитарной системы в СССР и других сопредельных и удаленных от него стран сделало на короткое время популярной концепцию «конца истории» — окончательной и необратимой победы либерализма во всемирном масштабе. Сталинизмом была наречена разновидность тоталитаризма, утверждавшегося, наряду с фашизмом и другими подобными режимами, в ряде стран. Сопоставление гитлеризма в Германии и сталинизма в СССР получило широкое распространение, как и представление, будто бы отличающиеся политико-идеологические структуры, основанные на слиянии партии и государства и отличающиеся особой жестокостью и репрессивностью, исторически преходящи и подвержены реформированию. В действительности сталинистские системы обладают многократно подтвержденной устойчивостью, прочностью связки власти и общества. Часто они выживают в критических условиях, ибо внутренние силы преобразования, возможности самостоятельного выбора пути развития в них подавлены.
При сталинизме альтернатива не просто утрачена, а уничтожена. Альтернатива, утверждал Гефтер, «это не просто одно из двух: либо — либо. Это еще и выбор. Без выбора „либо-либо“ пустой звук. А сам выбор — что он значит, дабы опять-таки не был пустым звуком. Пусть иероглиф, еще подлежащий расшифровке. Именно подлежащий: событиями, действиями, даже иллюзиями и превозмоганием их… Вопрос из краеугольных — был ли выбор в 1917 г.? Как человек, много думавший об этом, позволю себе высказаться решительно: выбора не было». И далее. «Я спрашиваю: Сталин умер? И отвечаю себе: Сталин умер вчера». Пошло ли бы развитие иным образом, если бы место Сталина занял иной человек? — «Я бы не решился утверждать это столь категорически. Речь все-таки идет не только о Сталине, а и о нас… Переформулируем вопрос: чего могло бы не случиться с нами, если бы не было его? Тут двойная зависимость, от которой не отговориться проклятиями или „сбалансированными“ разведениями в сторону процесса и его центральной фигуры. Сталин не был неизбежен изначально, но его неизбежность нарастала из года в год… Он строил, и весьма искусно, свою нужность. И утверждая ее, придавал всему свершающемуся такие черты, которые делали его все более необходимым…»
Поставим тот же вопрос 30 с лишним лет спустя. Было ли неотвратимым то, что случилось, когда после смерти Сталина страну возглавили, а потом не раз сменялись известные персоны? Я не буду здесь рассматривать исторические обстоятельства, возможности и невозможности, действующие силы и т. д. — это предмет гораздо более обстоятельного разговора. Пройдемся по заметной, вполне очевидной для любого серьезного наблюдателя канве известных событий. Истории угодно было разыграть сходную партию в стране, во многом изменившейся после ухода Сталина, но с управляемым человеческим материалом.
1953 год.
Власть в СССР, ставшем одной из двух свердержав мира, свалилась к ногам наследников Сталина, нимало не похожих на героев Октября. Проблемы огромные. Способы их решения неведомы. То есть известен сталинский способ: очередная чистка, погром. Кандидат в вожди, способный осуществить ее по-сталински, стоит рядом с другими членами «коллективного руководства». Что делать? Решение очевидно, плаха под рукой. На нее через недолгий срок отправят самого креативного из наследников, но недостаточно осмотрительного. По случаю окажется, что он еще вдобавок ко всему прочему агент иностранных разведок. Удаление его из числа претендентов на власть будет осуществлено по всем известным стандартам. А как поступать с самим Сталиным? К удивлению широкой публики, вскоре после похорон вместо соревнования за новое возвеличение вождя, как полагали люди вовсе не глупые, но вобравшие в себя опыт послеоктябрьской истории страны, последует команда приглушить басы сталинианы.
1956 год, начало.
Слабенькие инъекции (миниреабилитации, понижение цен, целинная эпопея и т. п.) имитируют видимость деятельности с засученными рукавами. Но трудных проблем они не решают. Нужны шаги нетривиальные. Сталин в свежей памяти многих. В перспективе — очередной съезд. По заведенному трафарету на нем должны прозвучать откровения. Герои Жюля Верна в таких случаях сбрасывали балласт. Вообще-то расставаться с ним жалко, но не всем и не в одинаковой мере. Среди недобитых Сталиным ленинцев самый активный кует по своему разумению и при помощи доверенных лиц подходящее железо. Споры о том, что и сколько выбрасывать, идут за кадром. Взявшийся за работу пробивает дозы на выброс. В итоге слушателей «секретного доклада» оглушают. А затем в вольном распоряжении с «ленинскими нормами партийной жизни» сказанное на закрытейшем заседании съезда доводят до сведения всех, для кого устраивают «прослушки». Да еще для верности организуют утечки информации для иностранных корреспондентов.
1956 год, вторая половина.
Джинн выпущен из запечатанной бутылки. Вопрос: как поступать с теми, кто задает неуместные вопросы. Для того наработан громадный и разнообразный опыт. Большинству грозят пальчиком — они усваивают сигнал и замолкают. В запасе для особо настырных есть еще нераскассированный ГУЛАГ. Но есть еще и заграница, а там — Польша, Венгрия. События выходят из-под контроля. В Польше нашлись искусные гомулки: они на страже интересов собственных и братской партии. С Венгрией сложнее, но для бунтовщиков есть советские танки (»…гремя огнем, сметая блеском стали»). Цена великовата — наружу выходит публичный раскол в международном комдвижении, но что ж тут поделаешь? И еще сюрпризы публичной политики: с одной стороны, весь народ одобряет решения ХХ съезда, а с другой — новые вожди не стесняются публично признавать: да, мы сталинисты и никогда этого не скрывали…
1959 год.
Вернуть культ Сталина после объявленных разоблачений нельзя. Но сталинские методы консолидации режима не позабыты. Нужен враг, хорошо — внешний. А он под рукой. Югославские лидеры сочинили и распубликовали для своей партии программу, не проконсультировавшись с Москвой. Позабыли, как их приглашали в Союз и привечали год назад и наставляли, как следует поступать в сложных ситуациях. Пропагандистская артиллерия заходится в пароксизмах гнева, артиллерия бьет по своим. С Белградом, правда, ничего поделать нельзя. Но можно разобраться в назидание недоступным ревизионистам с лидерами венгерской революции. Их выманили из югославского посольства в Будапеште, где они тщетно искали убежище, провели громкий процесс по сталинским образцам и отправили на виселицу. Дрожите, ревизионисты, никто не забыт, в памяти живы уроки покойного вождя!
1961 год.
Был еще порох в пороховницах. Вспомнили, что отечественные соучастники сталинских преступлений, завзятые ревизионисты, не наказаны должным образом. А они под рукой: владеют партбилетами, разбросаны по второстепенным хозобъектам и столь же значимым загранпостам. Благо, один из них, самый именитый в прошлом, побывавший в любви и в немилости у самого Сталина, памятлив: он сам напомнил о себе, отправив на имя председателя очередного партсъезда пространное послание с перечнем уклонений здравствующих вождей. Такое ни забыть, ни простить нельзя! «Горючий материал» начатых было разоблачений далеко не весь пущен в дело. И съезд превращают в публичное ристалище, на котором доброхоты для возбуждения вбирающей горькую информацию публики устраивают вторичное избиение ранее битой уже «антипартийной группы». С ее фигурантами поступают по-разному. Одних, расстаравшихся в любви и преданности устроителям скандальных разоблачений, прощают, а других изгоняют из большевистских рядов. Под главную раздачу подпадает еще не до конца выжатый Сталин. Выслушав требования руководителей ведущих парторганизаций и рассказ преклонного возраста большевички, прошедшей лагеря и тюрьмы, о том, как во сне явился к ней воскресший Ленин и рассказал, как ему некомфортно лежать в одном Мавзолее с убийцей Сталиным, съезд принимает несколько запоздавшее, но как бы удачное решение — понизить ранг воздаваемых бывшему вождю почестей. Октябрьской ночью саркофаг со Сталиным перемещают в могилу, предусмотрительно вырытую у Кремлевской стены. Через несколько лет сменившие злопамятного Хрущева руководители поставят над погребением памятник и в закрытой информации сообщат членам партии: все, точка, Сталину отмерены все полагающиеся почести.
Десталинизация закончена!
Можно было бы проследить поощрения и взыскания, которым в последующие годы подвергали Сталина и его соратников разных рангов. Вождя поминали для собственных надобностей и в общем тропа к его памяти не зарастала. Хотя вступали на нее сравнительно более редко и дозированно. Деяния ушедшего генералиссимуса включались в общий контекст идейно-воспитательной работы и официальное отношение к нему становилось более благосклонным. Немаловажной была реакция отторжения от периода хрущевского правления, когда в правящих кругах возрождались симпатии к деятелям предшествовавшего времени. Было, например, торжественно отмечено 20-летие победы в Великой отечественной войне. На торжественном собрании с докладом выступал Брежнев, и когда в умеренно- позитивном ключе докладчик упомянул Верховного главнокомандующего, зал, в котором было немало участников Отечественной войны, взорвался аплодисментами. Скорее всего это было предусмотрено устроителями ритуала, но сказались, несомненно, и результаты сдвига в кадровой политике. Ушедший вождь расценивался многими новыми руководителями, как актив, нашедший свое место в неприкосновенном запасе режима. Симпатии к Сталину и его соратникам продвигавшиеся люди из новых призывов, в том числе писатели, не считали зазорным скрывать и делали это демонстративно. В недолгий срок своего правления Черненко среди множества своих забот не позабыл восстановить в партии доживавшего собственный век бывшего соратника Сталина — Молотова. СМИ поторопились известить об этом советских граждан. Так формировался обновленный политический климат в советском государстве.
Веяния в верхах свидетельствовали о приближении перемен в государстве. Какого рода? Небольшая группа московских и ленинградских ученых на рубеже 1980-1990-х годов провела на инициативной основе закрытое исследование среди близких им граждан. Рецепиентам был задан вопрос: ожидаете ли вы перемен? Большинство опрошенных ответило на этот вопрос позитивно. Однако мнения о том, какие перемены могут произойти в ближайшее время: к лучшему или к худшему, разделились. В представлениях пессимистов существующая система устоялась, и вероятная в недалеком будущем смена караула в Кремле скорее всего пройдет под знаком: назад к Сталину. Тем не менее многие ожидали перемены в позитивном направлении и связывали их с неизбежным окончанием «пятилетки пышных похорон» отслуживших свой век высших руководителей и приходом к руководству нового поколения ЛПРов (лиц, принимающих решения). Принималось во внимание влияние принципиальных изменений в стране и экспертов, выступающих в печати и получивших выход в главные кремлевские кабинеты. Ожидания более заметных сдвигов в политической жизни нарастали. Историческая ситуация за 20 и еще 10 лет после ХХ съезда изменилась более основательно, чем в знаменитой трилогии Александра Дюма.
Во-первых, было всерьез проиграно экономическое соревнование со странами, вступившими в постиндустриальную стадию развитие. Непредубежденный анализ свидетельствовал, что отставание будет нарастать.
Во-вторых, были исчерпаны, промотаны, утрачены идеалы, способствовавшие консолидации общества. Рухнула вера. Обращение к откровениям Сталина ни в одном из этих отношений помочь не могло.
В-третьих, — и это, может быть, самое главное среди перемен, происходивших в обществе, в стране стало размываться единомыслие. Речь идет не только о различных «левых» и «правых» очагах диссидентства и о внешних влияниях на внутренние процессы. Появились официально неоформленные течения в правящей партии. Прорезались разные платформы со своими идеологами, группами влияния, органами печати, покровителями вверху. Все это было пока встроено в вертикально-иерархическую систему отношений. Но выражение позиций и привлечение сторонников осуществлялось с помощью соответствующей расстановки акцентов, подбора нужных цитат, языком намеков и аллюзий, «неконтролируемого подтекста». И хотя правило бал двое- и многомыслие, идеологические платформы: ортодоксальная, социал-демократическкая, либеральная, технократическая, националистические, религиозные и т. д. шли к превращению в политические. Это продвижение преграждала короста партийно-государственной организации общества и репрессивные инструменты — наследие сталинской системы. Но их действенность приближалась к исчерпанию. Иными словами, обозначились предпосылки перехода на другой путь развития, не исключающий, а включающий выбор альтернативы.
Когда был избран новый генеральный секретарь, наделенный громадной личной властью над управляемой партией, возникла возможность смены типа развития страны. Возможности разворота в развитии, которые открывал приход Горбачева, изначально были неведомы ни партийным иерархам, которые нашли вероятного кандидата на главный пост и стали его продвигать, ни разнокалиберному активу партии и общества, ни ему самому, выходцу из ставропольской глубинки и воспитаннику самого значимого в стране университета. История персонального становления и идейной эволюции Михаила Горбачева стала историей перестройки, в ходе которой закладывались предпосылки для изменения типа развития России, ее второго разворота в ХХ веке. Историей преодоления сталинской системы и бесповоротного развенчания культа Сталина. В ходе перестройки, начатой для преодоления дефектов коммунистической системы и проведения реформы, постепенно отрабатывались полномасштабные цели и механизмы действительной модернизации и преобразования России. Закладывались предпосылки необратимого разрыва со Сталиным и сталинизмом, преодоления сталинского мифа в сознании народа. Шаг за шагом возводилась концепция перестройки — раннего этапа этого процесса. На этом пути были свои ошибки, замедления и откаты. Силы сопротивления перестройке оказались слишком велики, а силы ее продвижения — дезориентированы и раздроблены. В результате замысел был дискредитирован и искажен, а сам процесс уже в 90-е годы переориентирован, скомкан и в принципиальном итоге преобразован в собственную противоположность.
Сталин вчера умер, как предположил Гефтер? Нет, его со многими ему лично принадлежащими атрибутами оживили и в третьем тысячелетии вывели на современную российскую историческую сцену. Согласно опросам Левада-центра, среди государственных деятелей, которые с положительным знаком занимают первые места в памяти российских граждан, вышел в наши дни Сталин. Его рейтинг в первые десятилетия ХХI века в общем повышается. В 2019 г. доля тех, кто считает, что его роль в жизни нашей страны была положительной, достигла 70%, отрицательной — 19%. За такой оценкой стоят 51% симпатизантов Сталина. За этим кроются не то, чтобы ожидания прихода к руководству страной политика с точно сталинской программой действий (включая масштаб и беззаконность репрессий), но с установками, которые социологи определили как сверху организованный безусловный консенсус по отношению к нынешней власти и учрежденному ей режиму. Нет никаких иллюзий и особых ожиданий улучшений материальной жизни, поколеблен «крымский синдром», нет веры, что будут объявлены достоверные результаты предстоящих выборов. Но нет также в народе и представления, что в стране найдутся организованные силы способные сбросить с шахматной доски доминирующие на ней фигуры, предъявить и реализовать действительно альтернативный вариант развития. Распространено убеждение, что каких-либо существенных изменений ждать не приходится. Сохранению status quo умудренные прогнозисты отводят 10-15 лет. Верны ли эти ожидания? Не знаю. Противостоит им главным образом знание, что неожиданности в России периодически случаются. В прошлом веке так по большому счету было два раза.
Возможность осуществить у нас переход к альтернативному, демократическому типу развития в последний раз возникла при Горбачеве. Страна была после некоторых обещающих, но, по общему мнению, слабых попыток сброшена в известную колею. Сталин тут не причем, но возвращение к нему в массовом сознании в беспокойное время — символ. Испытующий взгляд обращается к 90-м годам, когда демократы перенесли ставку — в сущности безоговорочную — на Ельцина. Именно в это время обозначился перелом в ориентациях общества, актив которого (по сути в больших городах) не позволил реакции совершить политический разворот в 1991 г. Но окрыленный своей победой прораставший новый режим сделал на развилке первые шаги к модели, которая восторжествовала сегодня. Вообще-то история иногда подводит людей, имеющих власть — или хотя бы толику влияния на нее — к возможности выбора вариантов своего поведения, от которого зависит и их собственная жизнь, и судьба поднимающихся поколений.
История не повторяется, утверждал Василий Ключевский. Но она наказывает тех, кто не способен извлечь некоторые преподнесенные ею уроки. Ныне, 29 октября, в очередной день чтения имен тех, по кому жестоко прошелся железный каток сталинского режима, уместно напомнить уроки сталинского времени в России. Попробую их сформулировать.
Урок первый.
Актив поколения, включившегося в перестройку, был убежден, что Россия возвращается в сообщество демократических стран. Это представление казалось необратимым — и оказалось ложным. Значительной части народа привили воображение, что режим изоляции и фанфары по своему истолкованной исторической памяти, подкрепленные сверхбыстрыми ракетами, вполне адекватное выражение величия и могущества страны.
Второй урок.
Люди, вовлеченные в перестройку, полагали, что СССР — советскую империю в унаследованных ею границах можно сохранить. Это оказалось не так. Представление это трансформировалось в уверенность, что оставшиеся рубежи надо сохранять во что бы то ни стало, а российское государство — наследник русского мира, простирающегося за его границами. Что в этом состоит историческая миссия России.
Третий урок.
В массовое сознание внедряется представление, будто бы Россия — это и есть ее государство, что высшей ценностью является ее нынешняя власть. Их оберегают некие исторические скрепы — конструктивно и дееспособно функционирующий механизм спаянности общества. Поэтому главная задача государства — защита в том числе и того, что было бедой России.
Четвертый урок.
Из общественной жизни и текущей политики вытравляется критическое мышление, выбор альтернативных решений, выбор из которых представал в переломные моменты истории страны. В ХХ веке такие возможности возникали перед страной дважды, вторая из них — на исходе века. Но обе они были перечеркнуты.
В истории различных народов аналогичные возможности возникают редко. Мыслителям и мечтателям остается лишь извлекать уроки из собственных и чужих просчетов. И в ожидании другого поезда, не помеченного в расписании, работать на завтрашний или даже послезавтрашний день.