Огромные резервы словно нарочно копились для такого случая, какой наступил ранним утром 24 февраля
Одна из самых распространенных претензий к финансово-экономическому блоку российской власти состояла в том, что весьма значительные государственные накопления — золотовалютные резервы и средства Фонда национального благосостояния (ФНБ) — не тратятся на повышение благосостояния российских граждан.
Международные резервы (включая ФНБ) сейчас $643,2 млрд — за год, с прошлого февраля, они выросли почти на $79 млрд. В ФНБ — $182,6 млрд, за год добавилось $3,5 млрд.
У граждан же реальные располагаемые доходы в последние десять лет в основном снижаются или медленно растут. Да, политика накопления денег в резервах внесла свой вклад в торможение инфляции и, следовательно, в благосостояние населения, но чаще всего Минфин критикуют именно за то, что он не дает тратить резервы. И еще важно заметить, что инфляция, которая учитывается при расчете реальных располагаемых доходов, берется из Росстата. Сами же люди говорят, как показывают опросы и замеры, что их расходы за прошлый год увеличились существенно сильней, чем рассчитанные статистиками 8,4%.
Несмотря на все пандемические сложности, бюджет страны сводится со значительным профицитом — только в январе он составил 125 млрд руб., а за 2021 год — 514 млрд руб.
У каждого, кто распоряжается каким бы то ни было бюджетом, есть идея копить на черный день: на неприятности, которые дорого обойдутся, или на случай отсутствия доходов. Часто такие сбережения делаются в ущерб текущему потреблению, что понятно опять-таки каждому хотя бы раз столкнувшемуся с кризисом.
Россия, российские власти с большими сложностями прошли кризис 2008–2009 годов — но тогда денег не жалели, вычерпывали резервы. Вероятно, это помогло экономике, но одновременно очень сильно напугало власти, и денежные, и политические. Так что когда при следующих финансово-экономических и санитарно-эпидемиологических осложнениях власти демонстрировали нарочитую бережливость, это выглядело если не оправданно, то хотя бы объяснимо.
С началом «операции» (так требует называть Роскомнадзор) на Украине такая бережливость, кажется, получила совершенно иное объяснение. Грядут санкции, например, Урсула фон дер Ляйен, председатель Европейской комиссии, обещает, что они остановят модернизацию российской экономики и лишат ее рынков сбыта.
И теперь я не могу отделаться от мысли, что вся эта макроэкономическая стабильность, выраженная в том числе в огромных денежных запасах, нарочно подготавливалась для такого случая, какой наступил ранним утром 24 февраля. Помните же, что говорил председатель правительства Михаил Мишустин на недавнем заседании Совета безопасности? — что правительство давно (финансово) готовится к признанию независимости районов Донецкой и Луганской областей.
А помните выступление зампреда Совета безопасности Дмитрия Медведева на том же заседании? — что перетерпим мы эти санкции, хотя и будет трудно.
Нравится, не нравится, терпи, моя красавица, — Владимир Путин имел в виду, произнося этот финал непристойной частушки, вовсе не Россию. Но черный день наступил именно для России.