Время консультантов и окукливания

В минувшем году российские образование и наука столкнулись с серьезными изменениями. Некоторые перемены коснулись системы высшего образования в целом. Например, таким событием стало исключение российских вузов из Болонской системы. Нередки были и индивидуальные санкции — разрыв научных связей с университетами из развитых стран. Однако перемен следует ждать со стороны не только международных партнеров, но и российских властей, которые ждут, что образование будет обслуживать новую российскую экономику.

В декабре министр науки и высшего образования Валерий Фальков обратил внимание на устойчивое снижение числа школьников, выбирающих ЕГЭ по физике. Вероятно, это связано с тем, что выпускников школ не слишком привлекает инженерная карьера, в отличие от работы в секторе ИТ. Такой выбор вполне объясним. Профессия программиста дает возможность высокой трудовой мобильности, включая выход на мировой рынок труда, высокую зарплату, возможность решать мультидисциплинарные задачи и т. д. Получение же инженерной специальности в России запросто может привести выпускника вуза на унылое предприятие с устаревшим оборудованием, невысокой зарплатой, однотипными рутинными задачами и отсутствием карьерного роста.

Обеспокоенность властей падением интереса к инженерному образованию вполне объяснима: стратегия импортозамещения, выбранная ими, требует серьезного расширения корпуса инженеров. Но современная российская инженерная школа, в отличие от ИТ, не слишком хорошо справлялась с задачами экономического развития даже в прошлые годы. Сегмент продвинутого инженерного образования в России крайне невелик, что делает шансы на подготовку крупного современного корпуса инженеров довольно призрачными. Но наверху, видимо, пришли к выводу, что решать масштабную задачу импортозамещения нужно простым распространением хотя бы такого инженерного образования. Т.е. просто делать то же, что делали раньше, но в бОльших масштабах.

Дело не только в проблемах с подготовкой инженеров. На образование влияет и движение попавшей под беспрецедентные санкции экономики не к, а от мировой технологической границы. Интересно ли будущему инженеру заниматься выпуском двигателей ЗМЗ 523/524 дизайна 1960-х гг.? Если выпускник университета не собирается заниматься технологической реконструкцией в духе реконструкции военной, то вряд ли.

Тем не менее, не стоит ожидать, что власти будут внимательны к предпочтениям абитуриента. Скорее его будут пытаться сильнее привязать региональные образовательные системы к структуре экономики соответствующего региона.

В условиях сокращающегося бюджета, приоритетом, если не правом на существование, будут пользоваться специальности, в большей мере связанные с региональной индустрией. Гуманитарные и социальные специальности могут уйти на периферию, а некоторые из них и вовсе исчезнуть из региональных образовательных программ. Региональные власти и связанные с ними директоры компаний заинтересованы в том, чтобы рынок труда бесперебойно поставлял недорогие рабочие руки крупным региональным предприятиям. В условиях милитаризации экономики такую необходимость проще продать наверх, в федеральный центр. Если жестче привязать региональную систему образования к структуре экономики региона, то желаемого эффекта будет добиться проще.

Таким образом, в скором будущем российских студентов может ждать сокращение выбора и возможностей для трудовой и профессиональной мобильности. Не слишком хорошая перспектива с учетом слабой модернизации российской индустрии, а также надвигающегося износа импортного оборудования.

Что касается российской науки, то ее перспективы тоже нерадужные — никакая господдержка не компенсирует риски провинциализации и отдаления от мировой границы знаний. В частности, из-за все меньшей доступности инструментов WoS и Scopus наукометрия в России все больше изолируется, становясь национальной. Это может привести к серьезным проблемам.

Например, замена шкал для ранжирования научных журналов с высококонкурентной международной на значительно менее конкурентную национальную приводит к тому, что среди журналов условной высшей категории оказываются более слабые издания. Теперь авторы таких журналов будут иметь формальные основания заявить, что их научные результаты, считавшиеся прежде маргинальными, не менее значимые, чем публикации серьезных ученых. Формально слабые публикации будут обладать тем же научным влиянием, что и сильные.

Если научная элита не сможет найти выход из складывающейся ситуации, то научная дискуссия по многим направлениям грозит превратиться в болото, в котором будут процветать гипотезы и предположения, признанные мировым научным сообществом негодными. Все это будет напоминать своеобразный ренессанс выдвиженцев, часто малограмотных персонажей, проникших в сталинскую эпоху в том числе и в науку, которой они принесли намного больше вреда, чем пользы. Сценарий тем более вероятен, что многие серьезные ученые покинули Россию в 2022 году и это ослабит сопротивление такого рода процессам в российской науке.

Но дело не только в этом: есть основания ожидать, что российский академический мир в ближайшие годы будет в значительной мере ориентирован на цели импортозамещения и военной экономики. Это в еще большей мере превращает его в консультанта бюрократии, сокращая возможность достижений, конкурентных на мировом рынке. Это совершенно другая карьера и профессиональная деятельность — по сравнению с той, на которую рассчитывали некогда начинающие ученые. Вероятно, тоже отличающаяся упрощением и меньшим академическим разнообразием.