Одна из главных проблем при противодействии агрессии в учебных заведениях — дефицит психологов. Об этом было заявлено на онлайн-конференции комитета Госдумы по просвещению. Накануне, на парламентских слушаниях в качестве мер предотвращения вооруженных нападений на школы было предложено законодательно регулировать работу школьных служб примирения, развивать психиатрическую службу и поскорее принять закон о психологической помощи.
Воспитательные и охранительные функции предлагается возложить и на самих учителей: мониторить содержание школьных соцсетей, заниматься внеклассной деятельностью и даже пройти тренинг на случай вторжения шутера в класс — такой пункт содержится в решении правительственной комиссии по профилактике правонарушений.
Возможна ли реальная профилактика асоциального поведения детей в условиях ограниченных ресурсов психологической поддержки? И в какой мере ответственность за это будет распределяться между школой и государством?
По данным МВД России, за предыдущие четыре года в 32 регионах зафиксировано 58 резонансных происшествий, связанных с нападениями несовершеннолетних на учащихся и педагогов образовательных организаций. За это же время число психологов в образовательных организациях выросло всего на 3%. Отмечая уже принятые законодательные меры для повышения безопасности детей в образовательных организациях, в том числе по ужесточению правил выдачи оружия, зампредседателя Госдумы Анна Кузнецова, бывшая уполномоченная при президенте по правам детей, подчеркнула важность действий на иных направлениях: «Нужны новые инструменты, чтобы понять, что происходит с детьми и что нужно делать».
Поиском таких инструментов ученые занимаются не первый год.
«Один за всех и все за одного – в советское время этому уделялось большое внимание, поэтому случаев травли было намного меньше. Коллективная помощь тем, кто слабее, шефство – все забыто, и возникают принципы стаи, а не команды. Именно буллинг является одной из наиболее частых причин детских суицидов и шутинга. Инициаторами травли являются дети-властолюбцы с заболеванием эмоциональной сферы – нарциссическим личностным расстройством, которое встречается достаточно часто. К 12 годам ребенку важно «быть сильным», и он считает, что можно самоутверждаться за счет других».
По мнению Кривцовой, школа только тогда сможет стать безопасным пространством, когда ответственность за порядок возьмут на себя все работающие взрослые, включая охранников, уборщиц и буфетчиц. «Именно они, а не родители, не министерство и не правительство, отвечают за то, чтобы сделать класс местом, где много жизни, много теплых чувств, где каждого принимают с его особенностями, где помогать друг другу более престижно, чем гадить. Ребенка со слабым „я“ в школе должны встречать личности, а не функционирующие выгоревшие существа», — полагает эксперт.
Сами учителя опасаются, что тема поднята для галочки, подобно борьбе с курением и наркоманией: разработали локальный документ «О противодействии», прочли в классе лекцию, расклеили плакаты, отчитались.
«Травля одних учеников другими и трагедии, которые у нас с пугающей регулярностью происходят – симптомы чудовищно высокого градуса агрессивности в обществе. Почему ребёнок зол, на кого он зол, от кого он защищается? От той среды, в которой он находится, которая ему угрожает. В школу он приходит уже готовым к защите. Он нападает, потому что не хочет ждать, пока нападут на него. Грамотный учитель в состоянии заметить и пытаться что-то сделать, но это должен быть учитель с опытом в таких делах и вообще с жизненным опытом. Депутаты, начальство, министры и прочие могут сколько угодно показывать пальцами в сторону тех, на кого они считают необходимым возложить ответственность. И всё равно эти все пальцы дружно уткнутся в учителя».
Перлов подтверждает, что детям не хватает квалифицированной психологической поддержки: «Сегодня на школьного психолога, там, где они вообще есть, приходится две-три сотни учеников. Было бы, конечно, здорово, если бы в школе психологи были в достаточном количестве и надлежащей квалификации, но дело это не быстрое и недешёвое весьма. Найдутся ли на это деньги и политическая воля — не знаю, пока не похоже».
«Сейчас школы, особенно такие большие, как в Москве или у нас в Петербурге, работающие в две смены - это часто не про доброжелательную внимательную образовательную атмосферу, это про контроль, отчетность, докладные. Строятся такие школы для экономии земли и средств застройщиков, на 2000-2500 учеников и более. Педагоги загружены, у них нет сил и времени на неформальную классную работу. Работа школьных служб примирения сводятся зачастую к «разбору полетов» поведения школьных непосед и ребят, которые выбиваются из общего потока (внешним видом, поведением, нестандартными интересами и т.д.)».
Инициативные родители вместе с общественниками выходят из положения своими силами. Например, с 2017 года в районе Петербурга Шушары действует благотворительный проект #ЗаботливыеШушары — бесплатная консультация независимого детского психолога. «Это общественная, а не государственная инициатива, посему она никем не финансируется, помещение под нее не выделяют, проводится силами энтузиастов в меру сил и возможностей, — говорит Оксана Падалко. — Тем не менее за эти годы наш детский психолог помогла разобраться в непростых ситуациях многим дошкольникам, подросткам и их родителям».
Социологи обращают внимание, что парламентские инициативы по профилактике буллинга могут сыграть на руку разве что силовикам.
«Важно поддерживать разделение институтов государства, максимальное отделение школы от прокуратуры и полиции. На моих глазах силовые структуры ходили по школам и проверяли наличие детей мигрантов, у которых истёк срок пребывания в России. Хотя такие дети как раз опасности не представляют. Ловить девиантных подростков в кварталах новостроек, где они совершают мелкие преступления, довольно трудно, а проверить школу легко, потому что все сидят как уточки в ряд.Когда мы проводили исследования травли в школах, некоторые школы делали вид, что вообще ничего не происходило. А в некоторых школах нас встречали со словами: как вовремя, мы только что обсуждали эту проблему на педсовете. Школы разные, и их проблемы видны на местном уровне. Это большая работа, региональная, она не решается указами сверху. Если в регионе хороший министр образования, если ему есть на кого опереться, то он может поддержать развитие школьной сети психологов, обеспечить их обучение. Учителя должны быть подготовлены на каком-то уровне - они должны замечать проблемы и понимать, что с детьми происходит, когда нужно передать ребёнка психологам. Психологи должны быть хорошо обучены и оплачены. Беда в том, что в России по привычке финансируют контроль».
Новации, обсуждавшиеся в Госдуме, были не про работу, а про контроль над работой школ, сетует Александров: «В школе нужны практики примирения, но их нет, а обсуждают регулирование школьных служб примирения. В школах нет хорошей психологической поддержки, а обсуждают развитие психиатрической службы, которая не нужна. У детей есть психологические проблемы, конфликты, часто депрессия, но она редко достигает клинического масштаба. Психологи могут ловить эту депрессию до того, как она перейдёт в клинический случай».
Сами психологи в поиске «новых инструментов» пресечения антисоциального поведения среди подростков обращаются к мировому опыту.
К примеру, в Финляндии популярна методика Бена Фурмана «умелый класс» — формирование поддерживающих отношений через игру, по правилам которой и дети, и учитель фокусируются только на позитиве и достижениях.
В той же Финляндии, Израиле и Германии работают стритворкеры — сотрудники социальных служб, задача которых — вступив в доверительный контакт с ребятами из уличных тусовок, рассказать о возможностях решения каких-то личных проблем. У стритворкеров есть базы, такие, как подземный офис под железнодорожным вокзалом в Хельсинки, куда подростки могут прийти попить чаю, погреться, посидеть в компьютере, поиграть в настольные игры.
В Израиле эта система называется «низкопороговые клубы», куда дети обращаются самостоятельно и анонимно, один из таких бункеров оборудован в бомбоубежище Тель-Авива. Те же стритворкеры анонимно внедряются в деструктивные группы в соцсетях и распространяют там альтернативные идеи. В России подобная практика пока отсутствует.
«Многое можно позаимствовать у Германии, где реализуется идея воспитательного уголовного права. Там за не тяжкое преступление, то есть за кражу, например, или за хулиганские действия, нет судимости, но есть наказание. Помню историю про двух нациков, которые пропагандировали фашистскую символику и провоцировали уличные беспорядки против мигрантов. У нас бы эти ребята получили уголовную меру наказания, судимость и лишение свободы совершенно точно, потому что это к средней тяжести преступлениям относятся. А там судья отправил этих ребят за счёт их карманных денег съездить в музей концлагеря Аушвиц, составить об этом фотоотчёт и разместить своих соцсетях. У них произошло переосмысление. Чтобы закрепить эффект, судья послал их в две разные национальные общественные организации, одного в турецкоязычную, другого в русскоязычную, чтобы они волонтёрили там и общались с людьми других национальностей. Наши бы сказали, что это пионерский лагерь, но для германского общества это хорошая встряска, которая для многих подростков является поворотным моментом».
Единое ведомство, которое занималось бы вопросами детства, в том числе вопросами предотвращения вооруженных нападений в образовательных организациях, в России отсутствует.
Что должен знать родитель, чтобы не бежать ругаться из-за случайного конфликта детей?
Признаки буллинга
Очевидное неравенство сил буллера и жертвы; агрессия – причем не только физическая, но и психологическая (сплетни, намеки, оскорбительные прозвища); инциденты повторяются в течение месяцев; острая эмоциональная реакция жертвы на выпады, вредоносные действия осуществляются намеренно, жертва не может своими силами это пресечь.
Ошибки родителей
Поговорить с буллерами, они интерпретируют это как слабость жертвы, поговорить с родителями буллеров – они будут или защищать своего ребенка, или накажут, что вызовет еще большую агрессию, советовать подружиться с буллером – это не тот случай.
Что делать, если ребенка травят в школе?
Постарайтесь собрать доказательства, затем идите к классному руководителю, завучу, психологу. Четко заявите о недопустимости травли. Не принимайте уклончивых ответов, уточните, что конкретно школа намерена предпринять и к кому обращаться в случае повторения нападок. Договоритесь, чтобы вас информировали, как решается проблема. Не останавливайтесь, пока не добьетесь результата. Если представитель школы бездействует, пишите жалобу на имя директора. Если не помогло – жалобу в Комиссию по делам несовершеннолетних и защите их прав, в управляющий совет школы, инспектору по делам несовершеннолетних. Важно не перескакивать через инстанции. Если и здесь нет решения проблемы, пишите жалобы о бездействии представителей госучреждения в Департамент образования, в прокуратуру и уполномоченному по правам человека.
Если ребенку причинен физический вред, вы имеете право вызвать полицию в школу и разобраться на месте, здесь будет также привлечена Комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав. Буллера могут поставить на учет для наблюдения. У школы нет карательных функций, а у комиссии есть – она может инициировать расследование, передать материалы в суд.
За буллинг обычно налагаются штраф или предупреждение, этого для родителей буллера может быть достаточно. Если штрафы налагаются неоднократно, пойдет речь о лишении родительских прав. По достижении 14 лет наступает личная ответственность буллера за определенные действия по УК и КОАП.