старший научный сотрудник ИЭП им. Гайдара, PhD
Российская экономика и прежде не могла похвастаться ни большими запасами продвинутого человеческого капитала, ни значительным количеством рабочих мест, где этот капитал может быть использован. А именно эти два фактора позволяют повышать конкурентоспособность страны и усложнять экспортируемую продукцию, что в свою очередь позволяет экономике достичь высокого уровня благосостояния.
Как было?
В России много людей, которые проводят годы и годы в стенах учебных заведений и по продолжительности обучения россияне лишь немного уступают жителям наиболее развитых стран. Но годы, проведенные в школе и вузе, ничего не говорят о знаниях, которые получил человек. Для их оценки можно использовать результаты теста PISA, по которому каждые три года проверяют школьников старших классов (чтение, математика и естественные науки). Тогда картина становится более серой: результаты российских школьников часто оказываются ниже средних по сравнению со странами ОЭСР.
Разумеется, нельзя судить об образовательной системе по одному только школьному образованию. Как показывают результаты PISA, в Финляндии отличные школы, чего нельзя сказать о финских университетах. Международного теста для студентов не существует, и остается судить о высшем образовании по рейтингам университетов, например, по Times Higher Education. И тогда картина становится уже мрачной. Среди лучших университетов мира в этом и других ведущих рейтингах российских вузов нет. Улучшить положение дел не смог и закончившийся в 2020 г. государственный проект 5/100, целью которого было увеличить присутствие российских вузов в мировой университетской элите.
Иными словами, образованных людей в России много, но вот сегмент, который готовит людей к решению сложных профессиональных задач, очень невелик.
Не лучше обстоят дела и с наличием этих сложных задач — то есть со спросом на человеческий капитал. В индексе экономической сложности (ECI), Россия располагается ниже 50-го места из 133-х — стране не хватает отраслей и фирм, производящих сложную продукцию.
С чем же в России хуже обстоят дела — с запасами продвинутого человеческого капитала или с рабочими местами, где такой капитал используется? Исследований, которые дают убедительный ответ на этот вопрос — нет. Стоит ли в первую очередь лучше учить людей? Или проводить политику, способствующую более быстрому появлению технологичных рабочих мест? Ответ менялся бы от отрасли к отрасли, от региона к региону. На дефицит нужного труда указывали бы высокая зарплата и хорошие условия труда в отраслях и регионах. Например, в секторе ИКТ. А обратная ситуация наблюдалась бы там, где квалифицированных специалистов оказывалось бы больше, чем качественных рабочих мест.
Как будет?
Чиновники и эксперты рассчитывали, что структурные изменения в российской экономике произойдут медленно и постепенно за счет необратимости этих изменений. Теперь, похоже, процессы создания технологичных рабочих мест и накопления человеческого капитала двинулись в обратном направлении. Количественных оценок его оттока пока нет, но очевидно, что в российской экономике сократится и число сложных рабочих мест, и продвинутых специалистов, которые покидают Россию.
Сколько людей в целом уехало из страны за последние месяцы, еще предстоит оценить. Эмиграция продолжается, кто-то только собирается уехать из России, кто-то может вернуться назад, многие будут жить теперь на две страны — далеко не всегда это билет в один конец, как было в СССР.
В любом случае процесс очевиден — десятки и сотни тысяч людей покидают и покинут Россию и будут строить свою жизнь в другой стране. Среди этих людей очень много представителей сложных профессий: программистов, ученых, инженеров и т. д. Нельзя не упомянуть исход журналистов и правозащитников, без которых права человека окажутся в еще более уязвимом положении, чем прежде.
Негативная отраслевая трансформация экономики, ее упрощение происходит как через сокращение рабочих мест предприятиями, выпускавшими сложную продукцию, так и через эмиграцию. В первом случае проблемы начинаются у компаний, которые вынуждены уменьшить свою активность и сократить рабочие часы. Это уже происходит в ряде отраслей, например, в автопроме. Во втором случае фирмы вынуждены сократить выпуск в ответ на увольнение и отъезд специалистов, что можно наблюдать в сфере ИКТ.
Конечно, удастся обойти часть санкций и восстановить технологичные рабочие места, а национальная система образования со временем подготовит новых специалистов и частично заменит тех, кто уезжает. Но замену всем технологическим цепочкам, утраченным из-за санкций, найти не удастся. А доля тех выпускников, кто будет ориентирован на российский рынок труда, упадет. Таким образом, и технологическое отставание, и сокращение человеческого капитала в лучшем случае сохранятся надолго, а, скорее всего, увеличатся.
Утечку человеческого капитала можно попробовать остановить административными методами. Но только человеческий капитал — не финансовый. Люди — не долларовые банкноты. Немногие будут с энтузиазмом работать там, где невозможно в силу серьезного технологического отставания и распада профессиональных коллективов добиваться результатов. Как и во времена позднего СССР, люди могут ходить на работу, проводить рабочий день в офисе, получать зарплаты и премии, но признаваться себе и близким в глубоком профессиональном провинциализме того, чем они занимаются. А то и вовсе в бессмысленности своей работы. Увы, такая профессиональная реальность никак не мотивирует к достижению высоких результатов. Поэтому заточение человеческого капитала в изолированной экономике не будет способствовать его сохранению. Он будет частично утрачен, но только через амортизацию, а не эмиграцию.
Человеческий капитал любит интересные профессиональные задачи, благополучие и склонен к открытому анализу происходящего вокруг. Сегодня нет уверенности в том, что что-либо из этого можно будет легко найти в России в ближайшие годы.
