«Украинский шок» и рынок труда

Любые пертурбации в экономике всегда сказываются на рынке труда, а через него — на работе и доходах простых граждан. Как на «украинский шок» отреагирует рынок труда и какие последствия могут проявиться уже в ближайшей перспективе? Эти вопросы сегодня волнуют каждого россиянина независимо от политических и идеологических взглядов.

Пытаясь очертить контуры возможных изменений в этой сфере, мы будем исходить из внутренней природы разворачивающегося кризиса. Его ближайшим аналогом нам представляется не дефолт 1998 г. и не рецессия 2008–2009 гг., а трансформационный кризис начала 1990-х гг. Речь, подчеркнем, идет не о масштабе экономического спада, который мы не беремся прогнозировать (например, рейтинговое агентство Moody’s в 2022 г. ожидает 7% спада, а Bloomberg — 9%), а именно о его источниках и характере развития. Трансформационный кризис в начале 1990-х гг. протекал на фоне сильнейших макроэкономических шоков, среди его ключевых черт — тотальный разрыв хозяйственных связей. Это ведет к остановке нормальной хозяйственной жизни. Сходным образом обстоит дело и с нынешним кризисом: хотя он также сопровождается целой серией макроэкономических шоков, все же главное в нем — это повсеместный разрыв технологических и производственных цепочек. Разница только в том, что тогда это был разрыв связей внутри страны, а теперь — связей с внешним миром. Однако за последние десятилетия степень интегрированности российской экономики в мировую кратно возросла, а потому последствия начавшейся автаркизации и архаизации могут оказаться сопоставимыми с теми, что имели место при сломе плановой системы и развале СССР.

Конечно, справедливости ради надо сказать, что любой экономический шок не только закрывает существовавшие ранее возможности, но и открывает новые. Уход с российского рынка массы зарубежных компаний оголит многие звенья экономической системы, открыв их для российского бизнеса. Причем возможно, что открывшиеся ниши будут заполняться быстрее и с меньшими издержками, чем во время трансформационного кризиса 1990-х. Наличие рыночных институтов и накопленный экономическими агентами опыт работы в рыночной среде будут облегчать такую адаптацию. Приспособление пойдет по двум основным каналам: первый — импортозамещение, второй — замещение партнеров на Западе партнерами на Востоке. Однако цена предстоящей адаптации будет значительной, поскольку она неизбежно примет форму технологической и организационной примитивизации. Говоря метафорически, это будет ситуация, когда вместо новейших компьютеров, для которых нет процессоров, начнут производиться советские арифмометры «Феликс». Но в целом мы на пути вперед — в начало 1990-х.

Наше будущее прошлое

Аналогия с трансформационным кризисом позволяет представить, по каким путям может пойти подстройка на рынке труда.

• Энергичная утечка умов. Российская экономика станет быстро терять человеческий капитал, причем темпы его оттока могут оказаться выше, чем в 1990-е. Он уже, судя по всему, начался. Отток будет носить не только индивидуальный, как было в прошлом, но также организованный характер. Уходя с российского рынка, зарубежные компании станут забирать с собой наиболее квалифицированную часть персонала (не только иностранного, но и российского). То же самое будут делать компании с российским корнями, но инкорпорированные в других юрисдикциях. Кого это может коснуться? Прежде всего, по-видимому, IT-специалистов — профессиональных, нужных везде, молодых, знающих английский язык и уже привыкших к другой жизни.

• Нестандартные механизмы адаптации. Исходя из аналогии с трансформационным кризисом естественно ожидать широкого распространения разнообразных нестандартных форм подстройки: задержек зарплаты, переводов на неполное рабочее время, отправки работников в вынужденные отпуска, расцвета неформальной занятости и т. д. Так, неполная занятость, как и во все предыдущие кризисы, почти наверняка начнет активно субсидироваться государством, что будет подпитывать ее активное использование предприятиями. В то же время между нынешней ситуацией и ситуацией 30-летней давности есть существенное отличие: 1990-е годы были периодом крайней слабости механизмов инфорсмента, когда жесткость формальных правил искупалась необязательностью их исполнения и трудовые отношения носили в значительной мере деформализованный характер. В настоящее время российское законодательство предусматривает жесткие санкции за малейшие отступления от установленных норм (скажем, за несвоевременную выплату зарплаты), и государство нарастило достаточный бюрократический аппарат, чтобы эффективно контролировать их соблюдение. Если в новых условиях оно не начнет ослаблять жесткость регулирования и будет все так же плотно его применять (например, продолжит кампанию по борьбе с неформальной занятостью), это резко ограничит ареал использования неформальных механизмов адаптации. В таком случае вместо распространения разнообразных форм нестандартной занятости неизбежен всплеск открытой безработицы. Можно предположить, что фактическое и стихийное дерегулирование рынка труда может стать основой политики в этой сфере.

• Динамика оплаты труда. Высокая инфляция, неизбежность которой очевидна, позволит предприятиям существенно сократить их издержки на рабочую силу. Едва ли могут быть сомнения в том, что темпы роста номинальной зарплаты будут устойчиво отставать от темпов роста цен. Снижение фактической цены труда станет демпфером, способствуя консервации занятости и предотвращая взрывной рост открытой безработицы. Но достигаться это будет ценой резкого снижения реальных доходов населения, а значит, и нарастания бедности.

• Вероятная дифференциация. Та часть российской экономики, которая была теснее всего интегрирована в мировую, привлекала рабочую силу с самым высоким уровнем образования и самой высокой зарплатой. Соответственно, наибольших потерь в занятости и оплате труда следует ожидать именно у этой группы работников. Позиции групп с более низким образованием и более низкой зарплатой предположительно окажутся более устойчивыми. Можно также ожидать, что сильнее всего от автаркизации пострадает сфера услуг, тогда как производственная сфера окажется затронута в меньшей степени, поскольку процесс импортозамещения будет стимулировать в ней дополнительный спрос на рабочую силу. В результате потребность экономики в работниках нефизического труда может резко просесть. Потребность производственной сферы в работниках физического труда теоретически могла бы пойти вверх, но для этого необходимы значительные дополнительные инвестиции, источники которых непонятны. Не исключено также, что реаллокация рабочей силы из сжимающихся секторов в растущие будет происходить со значительной пробуксовкой. Из сферы услуг будут высвобождаться по большей части высокообразованные работники нефизического труда, тогда как производственная сфера будет предъявлять дополнительный спрос прежде всего на работников физического труда с невысоким образованием. Такая реаллокация рабочей силы будет отражать общий тренд на примитивизацию экономической деятельности.

• Секторальный срез. Как и всегда во время кризисов, наиболее защищенными будут работники государственного сектора. Мощная финансовая поддержка со стороны государства позволит более или менее стабилизировать занятость и оплату труда также на средних и крупных частных предприятиях. Этот сегмент охватывает менее половины всех занятых, включая всех бюджетников. Главными проигравшими, по-видимому, окажутся занятые на малых предприятиях, до которых поддержка государства будет доходить с большим трудом или не доходить вообще. Торговля, транспорт и логистика, туризм, спорт и культура — в числе наиболее уязвимых отраслей. Всего на них приходится около 30% всех занятых. В то же время в условиях «украинского шока» новые возможности могут открыться перед наиболее адаптивной частью российской экономики — неформальным сектором. Так, сокращение реальных доходов может переключить спрос населения с более дорогих товаров и услуг, производимых в формальном секторе, на более дешевые, производимые в неформальном. Как следствие, наиболее вероятен сценарий, когда формальная занятость начнет сжиматься, а неформальная — расширяться. Но здесь нужна оговорка: этот тренд возможен, только если он не будет задушен регулятивным прессингом со стороны государства.

• Региональный срез. Поскольку сила шока для регионов пропорциональна степени встроенности их экономик в глобальные цепочки, то в большей степени пострадают мегаполисы и крупнейшие города. Чем дальше от Москвы, тем слабее последствия. Возможно, что в отдаленной сибирской деревне вообще никто ничего не почувствует. И если раньше мы всегда говорили о том, что межрегиональные различия слишком велики, то таким образом они будут несколько сглажены. Именно регионы — лидеры в инновациях и технологиях в первую очередь сдвинутся к примитивизации экономики и всего жизненного уклада.

• Динамика безработицы. Часто именно она представляется главным и недопустимым злом. До сих пор она всегда была невысокой в значительной мере благодаря низким пособиям по безработице и высокой гибкости зарплаты. И действительно, широкое распространение различных форм недоиспользования рабочей силы, сильное снижение реальной зарплаты, по-прежнему мизерный уровень пособий, распространение неформальных трудовых отношений могут сдержать ее рост. Однако масштабы и темпы развертывания кризиса трудно прогнозировать, и всякое возможно. Относительно небольшая доля занятости, приходящейся на предприятия, где государство может административно притормаживать высвобождения, означает, что фактическая степень защиты рабочих мест значительно ниже, чем формальная, прописанная в законодательстве. К тому же динамика безработицы зависит не только от темпов ликвидации рабочих мест, но и от темпов их создания. Сокращение масштабов найма практически гарантировано, а более продолжительный поиск работы ведет к росту безработицы. Хотя мы не готовы спекулировать о конкретных цифрах, можем лишь напомнить, что в 1990-е, с аналогии с которыми мы начали наши рассуждения, уровень безработицы доходил до 14% (в 1998 г.). Отметку в 10% он пересекал дважды: в 1996 г. по дороге вверх и в 2000 г. по пути вниз.

В заключение вернемся к нашей главной мысли: многое указывает на то, что в ближайшие месяцы развитие ситуации на рынке труда заставит нас все чаще вспоминать о «лихих 90-х».